Товарищи соседи по палате, а РПС уже кто-нибудь видит? =)

^_^

@темы: Вопросы, Merlin, ПЧ, Слэш, "Slasher is a sexual orientation"

Глаза захлопываются. Все равно смотрю.
А еще сегодня, вроде, новый эпизод Heroes. Только какие нафиг Heroes?! Сей нескончаемый источник слеша выносит мой моск!!! НЦа приехала, кстати =))



И это девятый Мерлиновый пост за сутки. Мерлиновы яйца! =))) фак, как же теперь ругаться-то по-Поттеровски?!

А еще в пятницу - экз по шведскому. Ха. Ха-ха-ха. Ой как мне смешно.

@темы: Heroes, "Доктор, это лечится?", Ржунимагу, "Думать жопой - это диагноз", Merlin, Слэш, Свун - это диагноз, Учеба, "Slasher is a sexual orientation", Merlin/Arthur, Убиццо апстену

ОМГ! ОМГ! ОМГ!!! *тихо с громкими воплями сползла по стенке и захлебнулась в слюнях*
Дэвушки, предупреждать же о таком надо!!! Так ничеснаааааааа! Он ведь еще появится, да? Пазязя пазязя пазяяяяяязя!!!
Мерлин с Артуром, конечно, прелесть, но как-то дружно потускнели и отошли на второй план на протяжение всего эпизода =)))

Ну вот, я опять чувствую себя, как на просмотре Stardust =)))) Из серии "мне пофигу, что он тут второстепенный персонаж, давайте его на экран во всех сценах и ниипет!!!"


многа слюней, проматывать =))













PS: Зачем из обыкновенного гиппогрифа сделали монстра? =))

@темы: Пикспам, "Карету мне, карету! С мигалкой!", Merlin, Мужчины, Arthur, Свун - это диагноз, "Slasher is a sexual orientation", Слюнииииииииии

@темы: Превед из Кащенки, Креатифф, Вааааааааааай, "Карету мне, карету! С мигалкой!", "Yes, I'm in love with a fictional character, so what?", Merlin, Arthur, Слэш, Свун - это диагноз, Фанфики, Merlin/Arthur

@темы: Ржунимагу, Merlin, Arthur, Слэш, Merlin/Arthur

@темы: Превед из Кащенки, Сериальное, Планы, "Доктор, это лечится?", Деффачковое, "We are alive, Negro. Isn't that beautiful?", "Карету мне, карету! С мигалкой!", "Yes, I'm in love with a fictional character, so what?", Для памяти, Merlin, Слэш, Свун - это диагноз, "Slasher is a sexual orientation", Слюнииииииииии, пАзИтиФФ

@темы: Интернет, Природа

Пишет dglu:

ГЛАВА 7

ПЕРЕХОД

читать дальшеДрезина миновала широкую полосу, выведенную ярко-желтой краской на полу и стенах туннеля. Рулевой больше не мог делать вид, что не слышит все ускоряющиеся щелчки дозиметра. Взявшись за тормоз, он извиняющимся тоном пробормотал:

- Товарищ полковник... Дальше нельзя без защиты...

- Давай еще хоть метров сто, - мягко попросил Денис Михайлович, оборачиваясь к нему. – На неделю потом тебя от дежурств освобожу, за вредность. Нам что – две минуты проехать, а им в этих скафандрах полчаса брести.

- Так крайний рубеж ведь, товарищ полковник, - ныл рулевой, не решаясь сбавить скорость.

- Останавливай, - приказал Хантер. – Сами дальше пойдем. И правда, высокий фон начинается.

Заскрипели колодки, качнулся подвешенный на раме фонарь, и дрезина встала. Бригадир и старик, сидевшие на ее краю, свесив ноги вниз, слезли на пути. Тяжелые защитные костюмы, изготовленные из просвинцованной ткани, действительно выглядели как настоящие скафандры. Невообразимо дорогие и редкие – на все метро таких вряд ли нашлось бы больше пары десятков – на Севастопольской они почти никогда не использовались, дожидаясь своего часа. Эти доспехи были способны поглотить жесточайшее излучение, но в них даже обычная ходьба превращалась в трудновыполнимую задачу – по крайней мере, для Гомера.

Денис Михайлович оставил дрезину позади и еще несколько минут шагал вместе с ними, перебрасываясь с Хантером фразами – нарочно оборванными и скомканными так, чтобы Гомер не смог развернуть и разобрать их.

- Где ты их возьмешь? – буркнул он бригадиру.

- Дадут. Никуда не денутся, - глядя прямо перед собой, прогудел тот.

- Тебя давно никто не ждет. Ты для них мертв. Мертв, понимаешь?

Хантер остановился на миг и негромко, словно обращаясь не к командиру, а сам к себе, произнес:

- Если бы все было так просто.

Он взмахнул рукой, отдавая полковнику честь и одновременно обрубая невидимый якорный канат. Денис Михайлович, подчиняясь, остался на пирсе, а бригадир со стариком медленно, будто преодолевая встречное течение, отошли от берега и отправились в свое большое плавание по морям тьмы.

Отняв руку от виска, полковник дал рулевому сигнал заводить мотор. Он чувствовал себя опустошенным: ему больше некому было выдвигать ультиматумы, не с кем сражаться. Военный комендант острова, затерянного в одном из этих морей, он мог теперь надеяться лишь на то, что маленькая экспедиция не сгинет в нем, а однажды вернется домой – с обратной стороны, по-своему доказав, что Земля круглая.



Последний блокпост располагался в перегоне сразу за Каховской и был почти безлюден. Сколько старик себя помнил, с востока на севастопольцев не нападали ни разу.

Желтая черта словно не разбивала на условные отрезки бесконечную бетонную кишку, а космическим лифтом соединяла две планеты, удаленные друг от друга на сотни световых лет. За ней обитаемое земное пространство незаметно сменялось мертвым лунным ландшафтом, и любое их сходство было обманчивым. Сосредоточенно переставляя ноги в пудовых башмаках, слушая свое натужное дыхание, загнанное в сложную систему гофров и фильтров, Гомер представлял себя именно астронавтом, высадившимся на спутнике дальней звезды. Это мальчишество он себе извинял: ему так проще было свыкнуться с гравитацией и с тем, что на километры вперед они будут единственными живыми существами.

Ни ученые, ни фантасты никогда не умели как следует предсказывать будущее, думал старик. К две тысячи тридцать четвертому году человек давно бы уже должен был стать властителем если и не половины галактики, то хотя бы Солнечной системы, Гомеру это обещали еще в детстве. Но и фантасты, и ученые исходили из того, что человечество рационально и последовательно. Как будто оно не состояло из нескольких миллиардов ленивых, легкомысленных, увлекающихся личностей, а было неким ульем, наделенным коллективным разумом и единой волей. Как будто бы, принимаясь за освоение космоса, оно собиралось заниматься им всерьез, а не бросить на полпути, наигравшись и переключившись на электронику, а с электроники – на биотехнологии, ни в чем так и не достигнув сколь-нибудь впечатляющих результатов. Кроме, пожалуй, ядерной физики.

И вот он, бескрылый астронавт, нежизнеспособный без своего громоздкого скафандра, чужой на собственной планете, исследует и покоряет перегоны от Каховской до Каширской. А о большем и ему, и другим выжившим, лучше просто забыть. Звезд отсюда все равно не видно.

Странно: здесь, за желтой чертой, его тело стонало от полуторакратной силы тяжести, но душа пребывала в невесомости. Сутки назад, прощаясь с Еленой перед походом к Тульской, он еще рассчитывал вернуться. Но когда Хантер назвал его имя, во второй раз подряд выбирая Гомера себе в напарники, тот понял: смалодушничать не удастся. Он столько просил об испытании, о просветлении, что наконец был услышан, и теперь пробовать отвертеться было бы глупо и недостойно.

Он понял: делом всей жизни нельзя заниматься на полставки. Нечего кокетничать с судьбой, обещая ей непременно всецело отдаться ему чуть позже, в следующий раз... Другого раза может не случиться, и если он не решится сейчас, ради чего ему потом быть? Окончить свои дни безвестным Николаем Ивановичем, городским сумасшедшим, слюнявым старым сказочником с блуждающей улыбкой?

Но чтобы превратиться из карикатурного Гомера в настоящего, из мифомана – в мифотворца, чтобы восстать из пепла обновленным, нужно было вначале сжечь себя прежнего. Ему казалось: если он продолжит сомневаться, станет потакать себе в тоске по дому, по женщине, беспрестанно озираться назад, то обязательно проглядит что-то очень важное впереди. Нужно было резать.

Из нового похода ему трудно будет возвратиться целым, да и возвратиться вообще. И как ни жаль ему было Елену, которая сначала плакала, не веря, что Гомер появился на станции всего через день живым и здоровым, а потом рыдала, вновь провожая его в никуда, так и не сумев отговорить, на сей раз он ничего не обещал ей. Пусть лучше думает о нем, как о мертвом. Себя нынешнего сам он уже считал мертвецом.

Ее слезы были горячими, но не обжигающими. Он прижимал Елену к себе и через ее плечо смотрел на часы. Ему нужно было идти.

Гомер знал: десять лет жизни непросто ампутировать, они наверняка будут напоминать о себе фантомными болями, но сейчас ему было проще притвориться, будто он не помнит о Елене, а она забыла о нем, будто его ничто не привязывает к станции, которая успела стать ему родной.

Он думал, что его все время будет подмывать оглянуться, но, перешагнув толстую желтую черту, он будто и вправду умер, и его душа воспарила, вырвавшись из обеих грузных, неповоротливых оболочек. Он освободился.



Хантера защитный костюм, похоже, ничуть не тяготил. Просторные одежды раздули его мускулистую волчью фигуру, превратив в бесформенную громаду, но не убавив проворства. Он шел вровень с запыхавшимся стариком, но только потому, что с Нахимовского стал внимательно за ним следить.

После увиденного на Нагатинской, на Нагорной и на Тульской, Гомеру было непросто дать согласие и продолжить странствие с Хантером. Но он нашел способ убедить себя: именно в присутствии бригадира с ним начались долгожданные метаморфозы, сулящие перерождение. И неважно, почему бригадир потащил его за собой дальше – чтобы наставить старика на верный путь, или в качестве запаса продовольствия. Главное для Гомера теперь было не упустить это состояние, успеть воспользоваться им, успеть придумать, записать...

И вот еще. Когда Хантер позвал его за собой, Гомеру почудилось, что тот точно так же нуждается в нем. Нет, не для того, чтобы указывать дорогу в туннелях, не чтобы предупреждать об опасностях. Может, подпитывая старика вдохновением, бригадир сам брал у него что-то без спроса? Но чего ему могло не хватать?

Внешняя бесстрастность Хантера больше не могла обмануть старика. Под коркой его парализованного лица бурлила магма, изредка выплескиваясь через кратеры незакрывающихся, дымящихся глаз. Он был неспокоен. Он тоже что-то искал.

Нет, Хантер не подходил на роль эпического героя для будущей книги, Гомер отверг его на первых же пробах, но что-то в фигуре бригадира, в его недосказанных словах, скупых жестах все же завладело его воображением. Хантер был из тех убийц, что намеками дразнят следствие, желая быть разоблаченными. Старик не знал, видит ли Хантер в нем исповедника, биографа или донора, но чувствовал, что эта странная зависимость становится взаимной. Становится сильнее, чем страх.

Гомера не отпускало ощущение, что Хантер оттягивает какой-то очень важный разговор. Иногда бригадир поворачивался к нему, будто собираясь что-то спросить, но так ничего и не произносил. Хотя старик мог в очередной раз выдавать желаемое за действительное, и Хантер просто уводил его за собой подальше в туннели, чтобы там свернуть ненужному свидетелю шею.

Его взгляд все чаще просвечивал вещмешок старика, на дне которого лежал злосчастный дневник. Он не мог его видеть, но словно догадывался, что в рюкзаке спрятан некий предмет, который притягивает мысли Гомера, выслеживал их и постепенно сам подтягивался все ближе и ближе к блокноту. Старик пытался не думать о дневнике, но тщетно.

Времени на сборы почти не было, и старику удалось уединиться с дневником всего лишь на несколько минут. Их не хватило, чтобы отмочить и расклеить сплавленные кровью листки, но Гомер сумел мельком пробежаться по другим страницам, вкривь и вкось испещренным поспешными, отрывочными записями. Их хронология была нарушена, будто писавший с большим усилием ловил ускользающие слова и укладывал их на бумагу, где придется. Теперь, чтобы они обрели смысл, старик должен был выстроить их в правильном порядке.

«Связи нет. Телефон молчит. Возможно, диверсия. Кто-то из изгнанных, чтобы отомстить? Еще до нас».

«Положение безвыходное. Помощи ждать неоткуда. Запросив Севастопольскую, приговорим своих же. Остается терпеть... Сколько?».

«Не отпускают. Считают, я представляю угрозу для наших. Сошли с ума. Если не я, то кто? Бежать!»


Было и еще кое-что. Сразу за последними словами, призывающими отказаться от штурма Тульской, стояла подпись – нечеткая, припечатанная бурым сургучом окровавленного пальца. Это имя Гомер не только слышал раньше, но и сам нередко произносил. Дневник принадлежал связисту из каравана, отправленного к Тульской неделю назад.


Они прошли съезд к электродепо, которое непременно было бы разграблено, если бы не зашкаливающий тут фон. Черная отсохшая ветка, уводящая в него, была почему-то отгорожена сваренными кусками арматуры, причем не очень умело и явно впопыхах. На жестяной табличке, прикрученной проволокой к прутьям, скалился череп и виднелись следы предупреждения, выведенного красной краской, но то ли стершегося от времени, то ли кем-то соскобленного.

Провалившись взглядом в этот зарешеченный колодец и еле выбравшись из него обратно, Гомер подумал, что линия, вероятно, не всегда была так безжизненна, как считали на Севастопольской.

Миновали Варшавскую – жуткую, ржаво-заплесневелую, похожую на выловленного утопленника. Стены, поделенные на кафельные клетки, сочились мутной водицей. Сквозь приоткрытые губы гермозатворов внутрь проникал холодный ветер с поверхности, словно кто-то огромный, приникнув к ним снаружи, делал давно гниющей станции искусственное дыхание. Дозиметры бились в истерике, требуя немедленно уносить отсюда ноги.

Ближе к Каширской один прибор вышел из строя, цифры на другом уперлись в самый край табло. Гомер почувствовал, как горчит на языке.

- Где эпицентр?

Голос бригадира было слышно скверно, будто Гомер опустил голову в наполненную ванну. Он приостановился – воспользоваться хоть этой короткой передышкой – и махнул перчаткой на юго-восток.

- У Кантемировской. Думаем, пробило крышу павильона или вентиляционную шахту. Точно никто не знает.

- Так что, Кантемировская брошена?

- И всегда была. За Коломенской вся линия пустая.

- А мне говорили... – начал было Хантер, но умолк, давая знак утихнуть и Гомеру и настраиваясь на какие-то тонкие волны. – Известно, что с Каширской? – наконец спросил он.

- Откуда бы? – старик не был уверен, что сумел вложить ироничную нотку в гнусавое тромбонное гудение, исходящее из его дыхательных фильтров.

- Я тебе скажу. Там такое излучение, что за минуту на станции оба изжаримся до углей. Ничто не поможет. Туда нельзя. Поворачиваем.

- Обратно? На Севастопольскую?

- Да. Поднимусь там наверх, попробую добраться по земле, - задумчиво, уже прикидывая маршрут, отозвался Хантер.

- Один собираешься? – встрепенулся Гомер.

- Я не смогу там тебя спасать. Буду занят собственной шкурой. Да вдвоем там и не пройти. Даже мне одному без гарантий.

- Но... – Гомер судорожно искал повод остаться с бригадиром.

- Ничего. Я справлюсь.

В сказанном Хантером не было слышно издевки, как если бы он и вправду успокаивал Гомера, который всерьез рассчитывал бы ему помочь. Хотя Гомер прекрасно знал: на самом деле, это фильтры противогаза отсеивают любые примеси, пропуская внутрь только безвкусный, стерильный воздух, а наружу - механические и бездушные голоса.

Старик на миг зажмурился, вспоминая все, что знал о куцой Каховской линии, о пораженной радиацией нижней оконечности Замоскворецкой ветки, о дороге от Севастопольской до Серпуховской... Все, что угодно, лишь бы не поворачивать назад, лишь бы не возвращаться в свою скудную жизнь, к ложной беременности великими романами и бессмертными легендами.

- Иди за мной! – вдруг прохрипел он и с неожиданным даже для самого себя проворством заковылял на восток – к Каширской, в самое пекло.

@темы: Книги

Объявляется конкурс: угадай, что у Уиллки в руке и с чего его так вставляет =)) фанфик?..

@темы: Ржунимагу, WillMo, Свун - это диагноз

@темы: Музыка, Флэшмоб